Любовь подходила на кончиках пальцев, медленно, словно точно выверяя шажки. Вот только мне хотелось пресечь эти робкие попытки и сбежать, сбежать куда-то далеко, оставив её наедине с болью. Она аккуратно обнимала за рёбра, но с каждой секундой сдавливала сильнее почти до хруста костей и ряби в глазах от недостатка кислорода. Она мучила и ласкалась как котёнок, не зная, что вместе с ногами хочется переломать и эти цепкие руки. Да, мне хотелось оставить её калекой и удрать, заметая следы, чувствуя себя законченным моральным уродом и вдохнуть такой будоражащий запах свободы. За это время в голове рождалось столько планов её убийства, что живи я в Средневековье — могла бы стать отменным палачом. Мне виделось как толкаю её с крыши многоэтажки, в то время как она вытаскивала ниточки нервов, наматывая их на тонкие пальцы и управляя мною с мастерством заправского кукловода. Она была такой нежной и невинной в глазах окружающих, что никто бы не поверил в убийство в целях самообороны. А, впрочем, нечего им делать в лабиринтах мой жизни. Это так, к слову. Но да, никто бы и слушать не стал, потому что со стороны она смотрелась безупречно. Лишь мне было известно, что это фальшивка с наклонностями каннибала, отгрызающая куски сердечной мышцы и заглатывающая их с невообразимой жадностью. Я знала, что это чёртова самозванка, ибо настоящая не выламывала бы запястья в попытках повести за собой, не манила бы сладкими пряниками мимолётного влечения. Настоящая — мудрый и терпеливый учитель, фальшивка же — алчный рабовладелец. И снова в мыслях кинолента со всевозможными способами убийств… Она превращает меня в сорвавшуюся с цепи собаку и продолжает обнимать, вдавливая грудную клетку. Терпение угасает, подобно огарку свечи, и, наконец, я сбрасываю с себя плети тяжёлых рук и удаляюсь в известном только мне направлении, навстречу той самой — Настоящей...