Маленькие люди

В маленьком городе,

Сотни больших домов.

Все эти люди -

Пирог на блюде

Для придуманных ими богов. 

Ты лепил меня по шаблонам,

Грел в ладонях, как пластилин,

Воздух мне приносил в баллонах -

Думал, что задохнусь своим.

Ну а волосы лучше в косы,

Ведь удобней за них держать

Если, вдруг, пропадут вопросы

И захочется мне сбежать. 

Накрывал ты губами губы, 

Чтоб молчала и в мозг — дурман.

Так усердно ты делал дурой, 

А я видела, что обман.

И когда был ты так уверен, 

Так доволен своей игрой -

Не заметил. Эх, не заметил, 

Что играю то я с тобой!

Я зарывался лицом в её кудри и дышал

осенью. Сыростью мокрой листвы, горечью полыни,

терпкостью кофе, который она так любила пить

именно в старой кофейне за углом,

где симбиоз ароматов кофе и ванильной сдобы был настолько насыщенным, 

что, казалось, в него можно было укутаться.

Она проводила там так много времени,

что её пальто, цвета ванили,

изрядно пропиталось этой пряностью, а ещё жжёным сахаром

и, несомненно, молоком. 

От неё пахло уютом и чем-то до боли родным, 

вызывающим ощущение спокойствия и полного умиротворения.

Ветер доносил запах дыма, но я почти не чувствовал его,

жадно вдыхая густой, как парфе, аромат её волос;

Светлая кожа пахла миндалём… нет… марципаном!

Знаете, такой сладко-пьянящий аромат? Хотя, 

откуда вам знать?

Любовь, в современном обществе, насколько обесценилась,

что люди называют ею жалкие, ничтожные подделки.

Но секс пахнет феромонами и потом, 

а брак по расчёту — деньгами и гнилью;

Её руки благоухали розами, которые она заботливо

выращивала в крохотной оранжерее. Янтарно-зелёные глаза

излучали такое тепло, что даже в этот промозглый вечер,

становилось чуть ли не жарко;

Наверное, именно так пахнет любовь. 

Ибо я не знал другого аромата, который хотелось бы вдыхать

вечно, который пробуждал бы каждую клетку и возвращал к жизни...

19.11

Рваные раны

И на сердце оттепель,

На вираже в кураже

В твоих глазах

Водевиль уже. 

Сама не знаю, что на языке -

Слова или желание поцелуя...

Хм, пойду я

Пока совсем не увязла

В страсти. 

В моей колоде одни червовые масти

С недавних пор. 

Звучит похоже на приговор,

Но всё не так плохо

На самом деле

И птицы не все улетели

В дальние страны.

Всё это совсем не странно -

Проще принять как данность,

Чем резаться вновь и вновь

В попытках пробить стены,

Полимерное волокно

Реальности,

Чтобы схватить «заржавевшей» глоткой,

Очнувшись от не присущей странности,

Порцию отрезвляющего воздуха. 

Израненное солнце ещё взойдёт, слышишь?

Разольётся теплом по невзрачным крышам

И, ближе к вечеру, сядет снова,

Но лишь для того, чтобы засиять на заре сверхновой...

Говори, да не заговаривайся -

Не обманешь саму себя

И, стреляя в висок, не промахивайся -

Не почувствуешь нелюбя.

Уходи, да не оборачивайся -

Лучше в спину, чем в сердце нож. 

Говори, да не заговаривайся:

Правду лучше б, но слаще — ложь.

Знаешь, это моя война. Война, которую я начала сама, и в которой победоносно подняла над головой знамя. Война, которая была пройдена мною от начала до конца, зализывая раны, захлёбываясь кровью. Я выстояла под вражескими снарядами, научилась защищаться, стрелять в ответ. Я стала сильнее и прекрасно различаю чёрное и белое — друзей и врагов, правду и ложь, жизнь и смерть. Это моя война с самой собой, а ты — победа в этой войне.

И сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что мне не столько была нужна победа, сколько сама война. 

Послушай, случайный мальчик с огромными голубыми глазами:

Вселенная мам не для того дарила, чтоб наши души они тисками

Сжимали и прятали в укромное тёмное место

Подальше от нас самих, а все возможные формы протеста

Были решительно отклонены. Не чтобы угрюмые серые лица вокруг

И теплоты ни грамма. Не для того, послушай, друг,

Не для того мамы; Какие красивые у тебя глаза -

Как два мировых океана. Не вспомнить их трудно, а забыть и того сложней,

Хоть видела пару минут. В маршрутке. В толпе людей. 

И нет, не влюбилась, как проще всего подумать,

А утонула в мудрости и печали, обрамлённых каёмкой густых ресниц. 

И то, что они выражали, пожалуй, не вместишь, и с редким писательским даром, на сотне печатных страниц.

Ты, может, чуть-чуть несуразный, нескладный, но внешность не главный наш клад -

С озябшими душами «тёплые» души посредством лишь глаз говорят.

И ты говорил, мой случайный попутчик, хоть так обречённо молчал -

Слова, глубина и запутанность мыслей, нашли в «океанах» причал.

Эх, мне бы исправить ту злую оплошность и просто к тебе подойти,

С заботой шепнув в аккуратное ухо:«Успей свою душу спасти!»

Вони були відсотками, вона — цілим. І щоразу, приходячи додому, вона полегшено зітхала, скидала взуття і бігла писати, знаючи, що, може, і не стане великою письменницею, але з кожним рядком буде на крок наближатися до себе справжньої. Отої себе, що диктує з голови і серця, такої мудрої, що, здавалось, прожила вже не одну сотню років. Вона була всередині тісної тілесної оболонки і, як шалена, виривалася назовні, коли до рук потрапляли ручка і хоча б клаптик паперу. Іноді і не вірилось, що така сила може ховатися в цій витонченій дівчині, але її вірші впевнено доводили інше. ЇЇ поезії були цілим світом, в який вона пірнала з головою, замружуючи очі, щоб не забути жодного слова, жодного образу. Врешті-решт, вона вже і не тямила, що може бути якось інакше. Творчість була у всьому навколо неї, навіть у повітрі, а хіба можна не дихати? І вона дихала. Дихала наповну тією красою, яку спроможні були побачити одиниці. Кожна молекула довкола була просочена натхненням і вона, ще з дитинства, не могла зрозуміти, як інші можуть пропускати їх повз себе, адже крізь неї ці найменші частки проходили ніби з розрядом у 220 вольт, змушуючи писати, писати, писати…

Дуже довго її віршів не бачили сторонні очі, бо в тому дивовижному світі були сховані скарби, які оточуючі не змогли б осягнути. І тільки одну людину вона щоразу впускала до нього без ретельного фейсконтролю, знаючи, що вона не тільки не зруйнує, а ще й допоможе будувати. Ця людина одного разу спромоглася пірнути разом з нею до тої безодні і не злякалася, не сприйняла за дивакуватість і не стала тягнути усі ті скарби на поверхню, аби показати їх натовпу та продати якнайдорожче. Ні. Вона повірила в неї і тихенько поцікавилася, чи можна буде ще раз відправитися у захопливу подорож. Це питання було таким простим серед сотень інших, які вона чула майже кожного дня, але саме воно виявилося найголовнішим…

Згадуючи це, дівчина крадькома посміхнулася куточком губ і продовжила писати, все ще знаючи, що, може, і не здобуде відомості в поетичних колах, але вже здобула найголовніше — рідну душу.

Любовь подходила на кончиках пальцев, медленно, словно точно выверяя шажки. Вот только мне хотелось пресечь эти робкие попытки и сбежать, сбежать куда-то далеко, оставив её наедине с болью. Она аккуратно обнимала за рёбра, но с каждой секундой сдавливала сильнее почти до хруста костей и ряби в глазах от недостатка кислорода. Она мучила и ласкалась как котёнок, не зная, что вместе с ногами хочется переломать и эти цепкие руки. Да, мне хотелось оставить её калекой и удрать, заметая следы, чувствуя себя законченным моральным уродом и вдохнуть такой будоражащий запах свободы. За это время в голове рождалось столько планов её убийства, что живи я в Средневековье — могла бы стать отменным палачом. Мне виделось как толкаю её с крыши многоэтажки, в то время как она вытаскивала ниточки нервов, наматывая их на тонкие пальцы и управляя мною с мастерством заправского кукловода. Она была такой нежной и невинной в глазах окружающих, что никто бы не поверил в убийство в целях самообороны. А, впрочем, нечего им делать в лабиринтах мой жизни. Это так, к слову. Но да, никто бы и слушать не стал, потому что со стороны она смотрелась безупречно. Лишь мне было известно, что это фальшивка с наклонностями каннибала, отгрызающая куски сердечной мышцы и заглатывающая их с невообразимой жадностью. Я знала, что это чёртова самозванка, ибо настоящая не выламывала бы запястья в попытках повести за собой, не манила бы сладкими пряниками мимолётного влечения. Настоящая — мудрый и терпеливый учитель, фальшивка же — алчный рабовладелец. И снова в мыслях кинолента со всевозможными способами убийств… Она превращает меня в сорвавшуюся с цепи собаку и продолжает обнимать, вдавливая грудную клетку. Терпение угасает, подобно огарку свечи, и, наконец, я сбрасываю с себя плети тяжёлых рук и удаляюсь в известном только мне направлении, навстречу той самой — Настоящей...